Надо разобраться: или сила, или трансцендентное право

Вот этот текст Ю. Кузнецова, на мой взгляд, хорош тем, что в нем затрагиваются проблемы, которые редко обсуждаются в либертарианской среде (по крайней мере в ЖЖ), несмотря на то, что их важность трудно переоценить. По крайней мере я не читал подробной дискуссии по этому вопросу, пока не обнаружил этот пост. Делаю себе пометку на будущее "разобраться", но, кажется, мое основное возражение относится к этому абзацу:

"Говоря упрощенно, ключевой вопрос, на который должна давать ответ любая правовая философия состоит в следующем: определяется ли право силой или же право ограничивает силу. В конечном счете это вопрос о том, чей авторитет выше – светской или религиозной власти. Новое время отвечает на этот вопрос так: Бога нет (или Он нерелевантен), источником права является человек, то есть на деле – самый сильный (и силовой) из человеческих институтов, т.е., государство. Средневековье же стояло на том, что выше любого человека или человеческой организации стоит Бог, который ограничивает своими нормами человеческие действия, в том числе действия правителей. Причем эти нормы обеспечены санкцией как по отношению к индивидам (если не в земной жизни, то после смерти), и к обществам вместе с их правителями (см. Втор.28)".

Ю. Кузнецов склоняется к тому, что право ограничивает силу, я же склонен признать, что сила определяет право. Только сила становится все тоньше, деньги и знания, на что указал Э. Тоффлер, являются источником куда большей силы, чем традиционное оружие. И государство постепенно уступает в силе частным институтам, в этом источник оптимизма. Хотя процесс не прост и не однозначен.

Но сама постановка вопроса великолепна. Действительно, надо выбрать "или - или". Или - сила, или - трансцендентное право. Интересно, у кого какое мнение на этот счет?

Из воспоминаний В. Лефевра

Я эмигрировал в 1974 году в Америку. И моральные проблемы меня совершенно не интересовали. Если вы откроете книгу «Конфликтующие структуры», то увидите, как мало моральных вопросов, которые я пытался там развернуть. Это скорее некоторые интеллектуальные структуры по описанию рамок для принятия решений субъектом. Рефлексивные синдромы, которые позволяют, как мне кажется, представлять те вещи, которые трудно проговаривать без них.

Не знаю, всем ли известно: эмигрировать из Советского Союза было довольно трудно. Мне это удалось, потому что моя жена — еврейка. Я получил разрешение на эмиграцию. Но в Израиль я не поехал, поехал в Америку.

А для тех, кто ехал в Америку, путь лежал через Австрию. Эмиграция была такая. Сначала попадали в Вену. Из Вены эмигрантов поездом посылали в Рим, и все ждали разрешения той или иной страны.

В 1974 году еще только началась эмиграция, еще не было никаких правил, мы ничего не знали.

И в Риме я очень жестоко отравился. Меня «скорая помощь» в беспамятном состоянии доставила в госпиталь Святого Евгения, госпиталь для бедных. Я попал в огромную палату, где были человек двадцать, все в тяжелом положении. Они умирали. Многие из них умерли. Я был в плохой форме и очень слаб, и за мной ухаживали два больных человека. Один был фашистом. И воевал под Сталинградом. А второй был коммунистом. И тоже воевал под Сталинградом. Оба были в плену в Советском Союзе, оба выжили. И вот эти двое, фашист и коммунист, оказались в каком-то смысле самыми близкими мне людьми. Я вдруг понял, что перед лицом смерти меня совершенно не волнуют политические взгляды этих людей. Тем более что они разговаривали между собой, и ясно было, что и их совершенно не интересуют политические идеи.

В этот момент возникло некоторое прозрение, что существует нечто более глубокое, чем политические взгляды людей.