Читаю Варлама Шаламова

Любимая читает Льва Толстого. Когда она прочитала "Крейцерову сонату" и те пассажи Толстого, где он патетично клеймит сексуальное чувство, я нашел старую брошюрку А. П. Могилянского и зачитал ей отрывок: "С одной стороны, Толстой уже в 1849 г. устраивает школу для своих крепостных детей, развивает взгляды в духе французских и немецких просветителей ХVIII века, с другой стороны он бьет своих крепостных, вступает в принудительную связь с женой принадлежащего ему крепостного крестьянина, приживает с нею ребенка, записывает в свою записную книжку: "Жизнь помещика с рабством, насилием и т. п. все-таки хороша. Прав тот, кто счастлив". Лев Николаевич был еще тем лицемером!
Роль Толстого и Достоевского в русской литературе вообще сильно преувеличена. В первую очередь западными "ценителями". Возможно, последний великий русский писатель и поэт (и первый профессиональный журналист) - это Пушкин, считается, что Пушкин был первым романтиком, на самом деле он был последним классиком, преодолевшим свой ранний романтизм. Понимавшим, что такое национальное государство и не впадавший в крайности его отрицания (как Толстой) и его использования в религиозных целях (как Достоевский).
О Пушкине как последнем великом классицисте писал в свое время малоизвестный, к сожалению, литературдовед Л. В. Пумпянский, друг Бахтина, может быть, даже гораздо более значительный ученый, чем разрекламированный в свое время Бахтин. А начиная с Лермонтова и Гоголя началось разложение русского классицизма. Настоящее творчество в русской культуре 2-й половины XIX века было в науке и в государственном строительстве, правда безвольный и несчастный Николай II не без помощи извне развалил все, что смог.
А я решил перечитать рассказы Шаламова. Варлам Шаламов - самый великий русский писатель ХХ века. Без преувеличения. Опять же, куда более великий, чем Солженицын, писавший на том же материале. "Не Орфей, спустившийся в ад, а Плутон, поднявшийся из ада". В его рассказах, наверное, вся правда о человеке, стоящем перед выбором - оставаться человеком или быть животным.
"Два поворота, и рядом с нами, выше нас, на уступе сопки мы увидели ряды колючей проволоки. К проволоке изнутри прижались люди. Они что-то кричали, и вдруг к нам полетели буханки хлеба. Хлеб перебрасывали через проволоку, мы ловили, разламывали и делили. За нами были месяцы тюрьмы, сорок пять дней поездного этапа, пять дней моря. Голодны были все. Никому денег на дорогу не дали. Хлеб поедался с жадностью. Счастливчик, поймавший хлеб, делил его между всеми желающими - благородство, от которого через три недели мы отучились навсегда".
Забавно, но в рассказах Варламова можно найти всю Россию ХХ века: есть и урки ("Очерки преступного мира"), и власть "с человеческим лицом" ("Термометр Гришки Логуна"), и революционеры ("Первый чекист"), и западные "друзья" ("Визит мистера Поппа"), и бизнесмены ("Бизнесмен"), и священники (священником был отец писателя). Недаром название лучшего романа о русском "бизнесе" (и о Березовском), циничного и откровенного - "Большая пайка" - цитата из Шаламова.