Эстетический кайф (нечто вроде рецензии)
Mar. 1st, 2010 07:40 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
cheralpaНе знаю, то ли я перешел на другой уровень восприятия, то ли еще в чем дело, только за последние два месяца удалось сходить всего на один спектакль и посмотреть один фильм с Катей, и оба раза получил неописуемое наслаждение. Спектакль - "Фрекен Жюли" Стринберга в Малом Драматическом в январе. Фильм "Похороните меня за плинтусом" по Павлу Санаеву вчера, в последний день зимы. Собственно, о последнем.
Говорят, по книге Павла Санаева уже и спектакль ставят. Вообще, вещь, конечно, выигрышная: всего пять характеров, включая ребенка, но отношения между ними всеми так вырисованы и показаны в такой динамике, что у режиссера руки должны чесаться воплотить это на пленке или на сцене. Хотя книги я не читал :) Сужу по фильму.
Интересно, что поначалу кажется, что фильм - сплошная чернуха. Но очень скоро становится ясно, что никакая не чернуха. Просто эстетически мощная история драматичных отношений пятерых людей: деспотичной бабушки, болезненного ребенка, подкаблучника-деда, безвольной матери и ее нового мужа, любителя выпить. Но это только самые первые, поверхностные характеристики персонажей, потом личности каждого из героев начинают углубляться, выступать резче, игра света и тени достигает уровня Достоевского. На мой вкус. Лейтмотивом идет тема предательства, бабка обвиняет всех кругом в предательстве, чтобы в конце, уже у могилы, быть действительно преданной своим обожаемым и исковерканным ее любовью внуком, но преданной во имя ею же преданной дочери - матери героя. Дед, народный артист СССР, за счет немалых гонораров которого живут все остальные персонажи, в сцене с японским магнитофоном вдруг оборачивается подростком, который почти на грани истерики требует "хоть что-то я могу себе привезти?", бабка, скрепя сердце протягивающая руку для прощения дочери, не выдерживает рвущейся наружу ревности к внуку и устраивает последнюю отвратительную сцену, в эффектном финале которой и отдает Богу душу, мальчик, всерьез впечатлившийся рассказом бабки о том, что новый муж матери хочет забрать все их имущество, с гордостью сообщает ошеломленной матери над могилой бабушки о том, что он единственный знает, куда она прятала все деньги, дед, которого бабка упрекала в желании поскорее ее похоронить, чтобы половеласничать с молоденькими артистками, вдруг по-детски плачет на ее могиле, кажется, вполне искренне, хотя перед этим в сцене с обделавшимся ребенком он кажется наиболее бессердечным, новый муж, похоже, вообще не знает, как себя вести в обретенном несвятом семействе и выглядит бредущим наощупь через трясину человеческих взаимоотношений пьянчужкой-мудрецом, способным обрести гармонию даже и в таком раскладе. Безвольная мать над могилой матери обнаруживает черточки все того же деспотизма, но уже без опоры на немалую силу духа - еще ранее вся ее суть высвечивает в униженной просьбе вернуть отнятую у нее давеча дубленку, которую она эффектно отдает на морозе барыге-отцу, чтобы вслед за тем предложить тут же на морозе снять и лифчик, купленный за его деньги (с этой сценой эффектно рифмуется сцена показывания бабкой родной дочери голого зада). Вообще тема вещей и рвущейся из тесноты духа плоти пронизывает "Похороните меня за плинтусом". Муж матери продает в кафе бинокль, чтобы выпить коньяку, печка в машине деда ломается в тот самый день, когда он собирается отвезти внука к чудо-доктору, мать, чтобы показать свою якобы силу швыряет дубленку отцу и после примирения с матерью слабохарактерно клянчит ее обратно, бабка всюду прячет деньги (в книги, в банки с крупой), обвиняя всех, кто бывает в доме, в замыслах эти деньги умыкнуть, а мальчик хранит в заветной коробочке под кроватью склянку с духами матери, чтобы в момент встречи упрекнуть ее в том, что она изменила свой запах. Можно даже сказать, что вещи играют в фильме не меньшую роль, чем сами люди. И наряду с ведущими свои партии героями образуют другой, не менее значимый смысловой полюс фильма. Особенно на фоне голых улиц, голых витрин, голых полупустых кафе. Да что там - сила вещей в СССР, похоже, кажется до сих пор мало анализировалась. А я, например, хорошо помню те чувства, которые были у меня, когда я разглядывал случайно попавшийся мне итальянский журнал, наполненный красочной рекламой. Но это сейчас - реклама, а тогда это было - нечто, похожее на мечту, символ жизни, какой она должна быть, и за этими вещими вещами бледнодушные люди воспринимались порой чуть ли не слабым их подобием, тенью.
Интересно, что уже после фильма я вспомнил по обрывкам каких-то фильмов лицо Владислава Санаева (деда), который, если верить Википедии, снялся в 82 советских фильмах, а Катя мне сказала, что Елена Санаева (мать) - та самая лиса Алиса, которая играла в "Буратино" вместе с Котом Базилио - Роланом Быковым (мужем). Так что фильм я воспринимал совершенно безотносительно к образам прототипов героев. Да и не думаю, что его стоит воспринимать как бытописание из жизни одной "советской семьи". Фильм куда круче. Мне даже кажется, что ничего ближе Достоевскому я не видел. В русле моих мыслей, что сейчас вся история России - это заштопывание дыры, возникшей между концом ХIХ века и началом нынешнего, фильм - просто продолжает и возрождает утерянную когда-то линию. Дожили. Может, и заштопаем однажды дыру и сможем продолжить то, что когда-то надолго прервалось.
Говорят, по книге Павла Санаева уже и спектакль ставят. Вообще, вещь, конечно, выигрышная: всего пять характеров, включая ребенка, но отношения между ними всеми так вырисованы и показаны в такой динамике, что у режиссера руки должны чесаться воплотить это на пленке или на сцене. Хотя книги я не читал :) Сужу по фильму.
Интересно, что поначалу кажется, что фильм - сплошная чернуха. Но очень скоро становится ясно, что никакая не чернуха. Просто эстетически мощная история драматичных отношений пятерых людей: деспотичной бабушки, болезненного ребенка, подкаблучника-деда, безвольной матери и ее нового мужа, любителя выпить. Но это только самые первые, поверхностные характеристики персонажей, потом личности каждого из героев начинают углубляться, выступать резче, игра света и тени достигает уровня Достоевского. На мой вкус. Лейтмотивом идет тема предательства, бабка обвиняет всех кругом в предательстве, чтобы в конце, уже у могилы, быть действительно преданной своим обожаемым и исковерканным ее любовью внуком, но преданной во имя ею же преданной дочери - матери героя. Дед, народный артист СССР, за счет немалых гонораров которого живут все остальные персонажи, в сцене с японским магнитофоном вдруг оборачивается подростком, который почти на грани истерики требует "хоть что-то я могу себе привезти?", бабка, скрепя сердце протягивающая руку для прощения дочери, не выдерживает рвущейся наружу ревности к внуку и устраивает последнюю отвратительную сцену, в эффектном финале которой и отдает Богу душу, мальчик, всерьез впечатлившийся рассказом бабки о том, что новый муж матери хочет забрать все их имущество, с гордостью сообщает ошеломленной матери над могилой бабушки о том, что он единственный знает, куда она прятала все деньги, дед, которого бабка упрекала в желании поскорее ее похоронить, чтобы половеласничать с молоденькими артистками, вдруг по-детски плачет на ее могиле, кажется, вполне искренне, хотя перед этим в сцене с обделавшимся ребенком он кажется наиболее бессердечным, новый муж, похоже, вообще не знает, как себя вести в обретенном несвятом семействе и выглядит бредущим наощупь через трясину человеческих взаимоотношений пьянчужкой-мудрецом, способным обрести гармонию даже и в таком раскладе. Безвольная мать над могилой матери обнаруживает черточки все того же деспотизма, но уже без опоры на немалую силу духа - еще ранее вся ее суть высвечивает в униженной просьбе вернуть отнятую у нее давеча дубленку, которую она эффектно отдает на морозе барыге-отцу, чтобы вслед за тем предложить тут же на морозе снять и лифчик, купленный за его деньги (с этой сценой эффектно рифмуется сцена показывания бабкой родной дочери голого зада). Вообще тема вещей и рвущейся из тесноты духа плоти пронизывает "Похороните меня за плинтусом". Муж матери продает в кафе бинокль, чтобы выпить коньяку, печка в машине деда ломается в тот самый день, когда он собирается отвезти внука к чудо-доктору, мать, чтобы показать свою якобы силу швыряет дубленку отцу и после примирения с матерью слабохарактерно клянчит ее обратно, бабка всюду прячет деньги (в книги, в банки с крупой), обвиняя всех, кто бывает в доме, в замыслах эти деньги умыкнуть, а мальчик хранит в заветной коробочке под кроватью склянку с духами матери, чтобы в момент встречи упрекнуть ее в том, что она изменила свой запах. Можно даже сказать, что вещи играют в фильме не меньшую роль, чем сами люди. И наряду с ведущими свои партии героями образуют другой, не менее значимый смысловой полюс фильма. Особенно на фоне голых улиц, голых витрин, голых полупустых кафе. Да что там - сила вещей в СССР, похоже, кажется до сих пор мало анализировалась. А я, например, хорошо помню те чувства, которые были у меня, когда я разглядывал случайно попавшийся мне итальянский журнал, наполненный красочной рекламой. Но это сейчас - реклама, а тогда это было - нечто, похожее на мечту, символ жизни, какой она должна быть, и за этими вещими вещами бледнодушные люди воспринимались порой чуть ли не слабым их подобием, тенью.
Интересно, что уже после фильма я вспомнил по обрывкам каких-то фильмов лицо Владислава Санаева (деда), который, если верить Википедии, снялся в 82 советских фильмах, а Катя мне сказала, что Елена Санаева (мать) - та самая лиса Алиса, которая играла в "Буратино" вместе с Котом Базилио - Роланом Быковым (мужем). Так что фильм я воспринимал совершенно безотносительно к образам прототипов героев. Да и не думаю, что его стоит воспринимать как бытописание из жизни одной "советской семьи". Фильм куда круче. Мне даже кажется, что ничего ближе Достоевскому я не видел. В русле моих мыслей, что сейчас вся история России - это заштопывание дыры, возникшей между концом ХIХ века и началом нынешнего, фильм - просто продолжает и возрождает утерянную когда-то линию. Дожили. Может, и заштопаем однажды дыру и сможем продолжить то, что когда-то надолго прервалось.
